Последний великий писатель “одесской школы”

Ему не надо было стилизовать себя, чтобы “продолжать традиции” Бабеля или Багрицкого – в нем жила эта традиция, о чем бы и как бы он не писал. Он принадлежал к этой плеяде органично, как дышал. И не важно, уходил ли он в архаику или в авангардные эксперименты, вводил в дискурс тексты священных книг, сводки горячих новостей или молодежно-тусовочные мэмы.

Его “Провинциальный роман-с” – самое значимое произведение одесской андеграундной прозы 70-80-х, зеркало одесского полуподпольного бытования культуры и искусства в эпоху краха оттепельных иллюзий, когда восставший из ада совок сжимал пальцы на горле всего живого и неподконторольного. И в “в этом сумрачном развале” спорили, страдали, бухали и поддерживали дыхание друг друга и сам Ярошевский, и Гланц, Валик и Вика Хрущ, Рихтер и Бергман, Дульфан и Черешня, Игорь Павлов, Соколов и Маринюк. И даже Петя Рэй, православный иудей.

Я пришел в искусство из семьи инженеров. Я узнал художественную и литературную Одессу по роману Ефима Ярошевского. Для меня это до сих пор путеводитель по тому чадящему времени.

А потом были многие множества прекрасных стихов, как правило отрывочных и лоскутных… Многие из них кончались знаком вопроса.

Ефим Ярошевский жил и писал вопрошая.

За несколько дней до смерти, как я понимаю, он взял в руки книгу своего “Избранного”. Закончен труд, завещанный от бога…

Светлая память великому одесситу.