Не надо меня освобождать: история военкора из Луганска Анастасии Волковой

История Анастасии Волковой в материале корреспондента Украинской Службы Информации Анны Городенцевой.

Твой родной город – Луганск. Очень много спекуляций на теме Донбасса, особенно сейчас. Что происходило в 2014? Почему ты уехала и что пришлось оставить?

Да, мой родной город – Луганск, и на теме Донбасса много спекуляций было всегда, еще до событий 2014 года. Был стереотип, что жители Донбасса не стремятся к культуре и искусству, а кроме шахтеров здесь других людей и нет.  Этот стереотип пошел из-за того, что когда -то эти территории заселяли заключенными. А со стороны Донбасса было клише, что на Западной Украине живут другие люди, и о том, что мы очень отличаемся. Но события, которые начались еще немного раньше войны – на Майдане – изменили многих людей такого возраста как я, плюс-минус 5-7 лет. Мои знакомые, как и я, начали думать по-другому. После Майдана беспорядки начались у нас. Тогда я не понимала, что это приведет к боевым действиям. Я думала, что будет еще какой-нибудь Майдан и что на этом все закончится. Но ситуация начала разворачиваться иначе. Я видела, как в город начали приезжать чеченцы, как людям за митинги платили деньги, я видела как происходил захват облгосадминистрации в Луганске. Я видела, как оттуда мародеры вытаскивали технику, им было по 14-15 лет. Но даже когда произошел захват администрации и полиции, я не понимала, что будет дальше, и что будет война.

Я закончила третий курс университета и в августе 2014 выехала из Луганска в город Счастье. Осенью я вернулась, чтобы сдать сессию и уже не смогла попасть в Счастье, там были очень сильные бои, и Счастье закрыли на въезд и выезд. Так в ноябре я попала в Северодонецк. Я не выбирала его для жизни, так сложились обстоятельства. Я попала в чужой для себя город, где у меня никого не было, была неизвестность, не было денег для существования, мне надо было искать работу. Так я нашла первую работу, точнее первая работа нашла меня. Я всегда мечтала работать на телеканале, но моя первая работа – интернет-сайт. Это был рерайт, копирайт, и на некоторые СМИ уже тогда я делала материалы о войне. Через несколько месяцев можно было вернуться в Счастье, но у меня уже была работа и была стабильность (Северодонецк находится в 107 км от Луганска, и после 2014 он остался под украинским флагом – Ред.)

Как все эти 8 лет жил Луганск? Ты приезжала домой? Что изменилось после создания ЛНР?

На оккупированной территории остались мои родители. За 8 лет я ни разу там не была. Мне очень хотелось бы там побывать, но из-за моих взглядов и моей позиции я, скорее всего, в списках. Я очень скучаю по Луганску, иногда я вижу родной город в снах. Мне очень хотелось бы посмотреть, как он изменился за эти 8 лет, но я не могу это сделать. Я знаю, что люди там сейчас живут обычной, мирной жизнью. Пропаганда работает в сторону запугивания Украиной, они думают, что здесь живут каратели. За 8 лет мысли людей поменялись и я думаю, что мы потеряли тех людей, которые остались в Луганске, которые могут слушать Путина и подвержены его влиянию.

Что происходит в ЛНР сейчас, после полномасштабного вторжения? Как к этому относятся местные жители?

В ЛНР мало что изменилось после полномасштабного вторжения, кроме того, что людей там мобилизуют (на территории ДНР и ЛНР проводят принудительную мобилизацию всех мужчин призывного возраста, – Ред.). Для большинства мирного населения ничего не поменялось, так как активные боевые действия там не ведутся. Жители Луганска до сих пор не до конца осознают, что это война, а не “освобождение территории”.

 Северодонецк стал для тебя родным?

За 8 лет Северодонецк стал для меня родным. Я, действительно, хотела остаться в этом городе и строить там свою дальнейшую жизнь. Я там осела, у меня есть работа, которая меня устраивает, есть жизнь, которую я по крупицам выстраивала все 8 лет. До 24 февраля меня все устраивало в моей жизни в Северодонецке. У меня было все для того, чтобы я чувствовала себя счастливой.

Что сейчас происходит в Северодонецке? Как ты пережила там дни войны, пока была там и что видела все это время?

В Северодонецке сейчас происходят боевые действия, причем очень сильные. Две трети города уже нет. Очень много разрушенных домов, очень большие разрушения – это и крыши, и окна, есть дома, которые просто сложились от авиаударов. На это смотреть больно, когда за 8 лет город стал для тебя родным. Это больно. Я находилась в Северодонецке до последнего. Я не помню, на какой день я выехала. Я заболела очень сильно бронхитом, и в подвальных условиях, в которых там пребывают жители и в которых там можно жить, вылечить бронхит довольно сложно. Во-первых, нет лекарств, потому что закрыты все аптеки. Во-вторых, условия подвальные, где нет тепла, нет горячего чая, нет никаких элементарных вещей, которые нужны при болезни. В большей части города нет света, нет газа и нет воды. А в той части города, где есть, бывают очень большие перебои. Поэтому меня друзья уговорили, выехать в Днепр на период лечения. Руководство моего телеканала пошло мне навстречу и мы поговорили о том, что я и дальше хочу снимать и освещать события на Донбассе, даже находясь в Днепре. Мне выделили транспорт, создали все условия, и я могу спокойно возвращаться работать в Северодонецк и уезжать в Днепр.

Как журналист ты работаешь сейчас в горячих точках. В том числе, в Рубежном. Как сейчас там обстановка? Не страшно рисковать?  И почему для тебя сейчас так важно как для журналиста показывать эти события?

Я недавно была в Рубежном (28 апреля – Ред.). Там очень напряженная обстановка, мы еле туда выехали, чтобы снимать эвакуацию местного населения, и по нам начали “работать”. Конкретно по нам. Не знаю, совпадение ли это, но “работали” конкретно по тому квадрату, где мы находились, – может быть, нас заметили. Где-то час-полтора мы были под сильными обстрелами, были в здание, были в подвале. Мы выезжали оттуда очень спешно. Очень спешно.

Я не могу сказать, что мне не страшно. Мне страшно, как и любому другому человеку, просто я понимаю, что сейчас очень мало людей готовы освещать события там. А для меня это больная тема, потому что меня уже во второй раз пытаются “освободить” и выжить из города, который стал мне родным. Поэтому я возвращаюсь, рискую, и пытаюсь донести через СМИ, где я работаю, что происходит на самом деле. Чтобы не было событий, как в Волновахе, когда город уже стерли с лица Земли, и только потом узнали, что там происходило.  Я хочу показывать в режиме онлайн, что делают российские оккупанты, и как от их действий страдают мирные жители.

Какой момент был самым страшным? Ты видела убитых?

Самыми страшными для меня были моменты 2014 года. Тогда я еще была не готова к войне, была не готова видеть убитыми мирных людей, военных. Например, я видела, когда в 2014 году было освобождено Счастье – десятки убитых людей, которые разлагаются на улице, эту антисанитарию, кишки, куски, кости. Тогда я не знала, как на это реагировать. Поэтому для меня это было очень страшно. За 8 лет, работая военкором, работая в окопах, морально я где-то уже более-не менее привыкла. И сейчас реагирую на обстрелы, трупы несколько иначе. Возможно, это какая-то трансформация сознания, может, я уже больна этой войной. Не знаю. Страшно было, когда в 14 году ты еще мелкой девочкой не могла осознать и принять войну и не знала, как на это реагировать.

Тебе пришлось переехать в Днепр и там тоже прозвучали взрывы. Какая обстановка в городе, как он проживает войну?

В Днепре действительно прозвучали взрывы когда я приехала. Помню, когда я заселялась, хозяйка квартиры сказала, что Днепр – самый спокойный город. И ночью прилетели несколько ракет недалеко от меня. Я услышала взрывы, проснулась. Вначале не могла понять, почему я сплю возле окна. За время войны уже появилась привычка не спать возле окна. Эта привычка просто въелась в кору головного мозга. Мы спим ближе к двери, и даже спросонья я знаю маршрут эвакуации в подъезд, в подвал. А тут когда ты просыпаешься в чужой квартире и звучат взрывы, ты не понимаешь, что ты делаешь возле окна, где коридор, как туда ретироваться и как ретироваться в подъезд.

В Днепре сейчас обстановка довольно спокойная, люди не осознают, что такое война. Для них это пара взрывов – страшно, но что такое война они на самом-то деле не видели, кроме телевизора или в интернете. Видеооператор, с которым я снимала Рубежное, вроде был подготовлен к войне, но он не сталкивался с такими сильными обстрелами, и я понимаю, что это действительно страшно, и ты в первую очередь думаешь о том, что нужно спасти не только свою жизнь, но и еще жизнь человека, который находится рядом с тобой, и приложить максимум усилий для того, чтобы выйти из обстрела живыми, целыми и невредимыми.

Что для тебя означает Украина?

Украина для меня означает многое. Я родилась в Украине. Украина дала мне многое – бесплатное образование, бесплатное обучение, возможность тренингов. Я понимаю, что многое еще зависит от человека, от того, что человек сам в себя вкладывает. Но в Украине есть возможность для развития, и в Украине есть возможность для работы. Я понимаю, что в россии я бы не стала журналистом. Я не люблю когда давят или говорят, что нужно сказать так или так в твоем материале. Я за свободу слова, и в Украине свобода слова и высказывания есть.

У зомбированных кремлевской пропагандой самый любимый вопрос: что вы делали все эти 8 лет? Что бы ты им ответила?

Все эти 8 лет я работала. Работала для того, чтобы показать, насколько комфортно можно жить в Украине, что нужно ценить страну, в которой ты родилась, живешь, развиваешься, в которой ты можешь построить ту жизнь, о которой ты мечтал, которую ты хочешь. Все эти 8 лет, я выстраивала свою жизнь, я показывала, какая Украина на самом деле. Показывала, что война не прекращается, общаясь с ребятами на передовой, мы обсуждали, что есть понимание, что у нас своя информационная война, а у них война с оружием. Все эти 8 лет я занималась информационной войной для того, чтобы Украина становилась сильней и побеждала.

Путин утверждает, что “освобождает” жителей Донбасса, тем самым оправдывая преступления. Как жительница Донбасса, чтобы ты ему сказала?

Меня не нужно освобождать. Спасибо, уже “освободили” в 2014 году от Луганска, в котором мне было комфортно. Я построила свою жизнь в Северодонецке, и не надо меня “освобождать”. Я могу спокойно сама решить, куда мне ехать, что мне делать, где мне работать и как жить. Я не просила никого меня “освобождать”, и почему он это делает, мне не до конца ясна логика этого карлика, который просто хочет стать мировым господином, не думая ни о чем, кроме своего старческого эго.

Ранее на  USIonline.com — Дважды сбежать от войны: история одесской переселенки с Донбасса.

Читайте нас в Facebook, Telegram и Instagram, смотрите на Youtube.